© А. Рыбас.

ОСНОВНОЙ ВОПРОС ФИЛОСОФИИ БУДУЩЕГО РОРТИ .

Неопрагматизм Ричарда Рорти представляет собой интересную попытку преодоления критического состояния философии, вступившей в постметафизическую эпоху своей истории. Идея Рорти создать Grand Narrative с целью достижения консенсуса различных философских культур, ведущих "глобальный разговор", благодаря чему возникнет принципиально новое сообщество и культура, более того - новая реальность, идея человека и смысл жизни, отвечает требованию современности мыслить в мире без Бога, без истины и без человека. Эта идея указывает на возможность выхода из состояния фатальной раздробленности философского знания и связанной с нею апатии мысли, не желающей больше замыкаться в проблематике сущего и разуверившейся в своей способности проникнуть в его существо; эта идея придаёт смысл и строгость философскому творчеству вообще. Рорти называет свою концепцию "философией будущего", или же "постфилософией", которая непременно станет мировой философией и позволит найти общее для всех философов пространство приложения их интеллектуальных творческих усилий при сохранении уникальности их взглядов и философских культур в целом. В основе Grand Narrative лежит неопрагматистская трактовка истины, принцип элиминации и связанная с ним проблематика ничто, истолкование цели как атрибута случайности, а также неопрагматистская герменевтика. Всё это цементируется новой формулировкой основного вопроса философии.

Какой же вопрос может быть для философии основным? Рорти характеризует его следующим образом: "Это вопрос, к которому мы всегда будем возвращаться, вопрос, на который мы уже ответили, прежде чем отвечать на другие вопросы" [Rorty R. Moral Universalism and Economic Triage // Materials of UNESCO Philosophy Forum, Diogenes 173 (Spring, 1996), 3-15]. Здесь обращается внимание на два момента.

Во-первых, основной вопрос всегда является актуальным, и актуальность его выражается в том, что в процессе философского размышления мы вынуждены вновь и вновь задавать себе этот вопрос, демонстрируя тем самым его принципиальную открытость. Фиксация взгляда на открытости основного вопроса позволяет проблематизировать сущее и включить его в соответствующую проблематику в качестве тех или иных смыслов. Таким образом, своей актуализацией основной вопрос философии представляет всю проблематику мышления в целом, определяя предметность интерпретации и субъективность интерпретатора.

Во-вторых, Рорти говорит о том, что нужно сначала всё-таки ответить на основной вопрос философии, чтобы потом получить возможность отвечать на все другие вопросы. Он утверждает, что мы всегда уже как-то ответили на этот вопрос, даже сами того не подозревая, если задаём другие вопросы и отвечаем на них. Но как же можно ответить на вопрос, если он, как основной вопрос философии, как проблема, остаётся всегда открытым? Однако здесь нет никакого противоречия. Разумеется, нельзя дать ответ на основной вопрос философии, - но только в том случае, если имеется в виду окончательный ответ. С другой стороны, очевидно, что реальное отсутствие ответа привело бы к остановке мысли, которая растворилась бы в бесконечной открытости смысла, в бессмыслии: чтобы мыслить, нужно как-то ограничивать себя, понимая при этом, что произвольное самоограничение ни в коем случае не является объективной границей, за которой находится то, что "на самом деле" и что обречено навсегда остаться непознанным. На основной вопрос философии нельзя ответить, но на него можно и нужно отвечать, предлагая каждый раз новый ответ, новую интерпретацию сущего и проект своего существования.

Традиционно все вопросы, которые считались основными и определили судьбу европейской философии, были вопросами, начинавшимися с "что". Вопрос о "что", будучи нацелен не на конкретное нечто в конкретной ситуации, а на нечто вообще, независимо от места и обстоятельств, предполагает раскрытие сущности, которая мыслится вечной и истинной, потому что полагается вне времени и выражает существо вещи как таковой. Это метафизический вопрос. Примечательно, что он весьма консервативен и не меняется при перемене своей направленности, хотя разнообразное сущее, подпадая под этот вопрос, создаёт иллюзию трансформации философской проблематики. Греческий вопрос "Что есть сущее?" поэтому ничем не отличается от кантовского "Что есть человек?" или же от других подобных вопросов. Все они исходят из наличия независимой от человека истины, и поскольку последняя за всю историю метафизики так ни разу и не явилась человеку, то вполне оправданы сомнения относительно самой постановки основного вопроса философии. Рорти считает вопрос о "что" незаконным и не относящимся к реальным проблемам, с которыми сталкивается философия в наше время.

Вопрос о "что" является пустым; в известном смысле он вообще не является вопросом, потому что нацелен на то, чего нет. Неудивительно поэтому, что метафизика за две с лишним тысячи лет так ни к чему и не пришла, а доверявшее ей философское мышление уже целое столетие находится в безысходном кризисе. Противостоять этому кризису можно лишь отказавшись от дуалистической картины мира и практики репрезентации подлинной реальности. Для этого нужно по-новому сформулировать основной вопрос философии.

Рорти сразу же отвергает помощь со стороны религии и науки. Ни наука, ни религия не способны преодолеть метафизическое мировосприятие, поскольку и та, и другая зависят от него. Наука и религия - это та же метафизика, потому что наличие объективной или же абсолютной истины является необходимым условием для их существования в качестве соответствующих интерпретаций сущего. Религия разбивает мир на праведный и грешный, заставляя человека стремиться к призракам; наука разделяет действительность на феноменальную и объективную, в результате чего человек теряет себя и сам становится призраком. Дело, однако, заключается в том, чтобы оставаться просто человеком и перестать казаться чем-то другим; нужно быть достаточно скромным и в то же время достаточно смелым для того, чтобы не стесняться быть человеком - не человеком вообще, а человеком конкретным, с определёнными целями, находящимся в определённой ситуации и имеющим своё имя. Но это значит, что вопрос о "что" следует заменить вопросом о "кто".

Вопрос о "кто" не является метафизическим - это, скорее, политический вопрос: отвечая на вопрос "Кто я?", мы причисляем себя к определённому сообществу, для которого ктойность выступает не метафизическим определением сущности, а практическим правилом общежития, благодаря соблюдению которого и образуется данное сообщество. Правильнее поэтому спрашивать: "Кто мы?". Именно в такой форме, полагает Рорти, этот вопрос является основным вопросом философии.

Почему же, однако, Рорти отдаёт предпочтение именно этому вопросу? Во-первых, "вопрос "Кто?" отбрасывает понятия сущности, внутренней природы и, таким образом, дистинкцию явления-реальности" [Ibid.], что способствует преодолению метафизики и дуалистического истолкования мира. Во-вторых, этот вопрос указывает на первичность политики по отношению к метафизике и науке, что дискредитирует установку на объективное познание. В-третьих, вопрос о "кто" нацелен на будущее, причём он "требует не предсказания, а, скорее, проекта. Спрашивать, кто мы, значит спрашивать, какое будущее нам следует попытаться совместно построить" [Ibid.]; реализация проекта предполагает творчество, живую работу мысли.

Рорти говорит о связи определённого им основного вопроса философии с кантовским вопросом "На что я могу надеяться?". Его не устраивает только присутствие у Канта в "я" трансцендентального субъекта, который является метафизическим конструктом и делает вопрос бессмысленным. Нужно заменить "я" эмпирическим "мы", чтобы сделать вопрос конкретным и понятным. Таким образом, основной вопрос философии "Кто мы?" получает новую кантовскую редакцию и превращается в вопрос "На что мы можем надеяться?". С ответом на этот вопрос Рорти связывает судьбу философии будущего.

Достижение консенсуса философских культур возможно только при условии тщательного продумывания собственной ктойности и толерантности по отношению к ктойности другого; строгость философского мышления определяется постоянным вниманием к принципиальной случайности всякой ктойности, всякой определённости и к лежащему в их основе ничто. Grand Narrative - это повествование о ничто, своего рода феноменология ничто; это новая эпоха, в которой уже не будет метафизических споров о что и в которой можно будет серьёзно и честно мыслить.

Основной вопрос философии, как его формулирует Рорти, непосредственно связан с основным вопросом нигилистической философии. Очевидно, что вопросы "Кто мы?" и "На что мы можем надеяться?" являются вариациями вопроса "Зачем?". Спрашивая о том, кто мы и на что мы можем надеяться, мы выясняем смысл нашего существования, т.е. проблематизируем ценность той интерпретации, в которой мы полагаем собственную субъективность, и утверждаем её в качестве фикции, чтобы продолжать жить и мыслить. "Кто мы?" подразумевает "Зачем мы есть такие-то?" или "Какой смысл получится, если мы свяжем себя с утверждением этой ктойности, и что выйдет из того, если мы будем отстаивать этот смысл своим существованием?". Вопрос "Кто мы?" всегда предполагает и исходит из возможного ответа "Никто" и - дальше - "Ничто", которые указывают на заданность ктойности (субъективности) и обращают внимание на то, что вопрос о "кто" - это вопрос о ценности. Рорти называет такой вопрос политическим, имея в виду его способность собирать вокруг себя сообщество единомышленников, для которых утверждение данной ценности равнозначно смыслу своего существования. Примечательно, что Рорти, настаивая на актуальности сформулированного им основного вопроса философии, обращается за помощью не только к Канту, но и непосредственно к Ницше. Более того, сравнивая мнения Джеймса и Ницше относительно возможных ответов на этот вопрос, Рорти принимает сторону Ницше и критикует представления Джеймса о демократии, а также развенчивает миф о демократических устоях современного общества США.

Философия будущего непременно должна быть нигилистической - такой вывод следует из рассуждений Рорти об основном вопросе философии. И хотя сам Рорти не использует термин "нигилизм" для характеристики своей доктрины, это не меняет сути дела: все его выводы прямо или косвенно апеллируют к проблеме ничто как к наиболее актуальной и фундаментальной проблеме современной мысли. Неопрагматизм оказывается вовлечённым в определяющий существо современности процесс серьёзного осмысления нигилизма, о важности которого говорил в ХХ веке Хайдеггер. Только ответственное и самостоятельное продумывание проблемы ничто и может называться современной философией в собственном смысле этого слова. Формулируя основной вопрос философии, Рорти указывал как на принципиальную заданность сущего ("всё ложно"), так и на безграничное пространство для творчества ("всё дозволено"): таким образом ясно очерчивались истоки и перспективы нигилистической мысли. Толерантность к различным интерпретациям сущего и "прагматическое" (т.е. готовое без труда отказаться от принятых истин в пользу других, более подходящих для достижения поставленной цели) отношение к своей собственной интерпретации проистекали из категорического требования постоянной фиксации внимания на проблеме ничто. Диалог культур и систем потому и оказывался возможным, что ни одна из них не могла претендовать на превосходство над любой другой: поскольку "глаз Бога" для нас закрыт, мы не вправе считать свои воззрения чем-то большим, чем обусловленными личными (а стало быть, случайными) мотивами интерпретациями, имеющими жизненное значение только для нас самих. Противостояние противоположных "точек зрения" снимается переоценкой их значимости: ценность интерпретации теперь не в том, чтобы более точно соответствовать объективной реальности и репрезентировать тем самым общее, действительное, а в том, чтобы продуцировать уникальное, несводимое ни к чему наличному, только возможное. Grand Narrative как летопись возможного призван служить основой мировой философии будущего.