© Н. В. Снетова.

Н. Н. СТРАХОВ И НЕМЕЦКАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ.

Николай Николаевич Страхов (1828-1896) является типичным русским философом, представителем петербургской философии. На наш взгляд, он довольно типичен как русский философ и в своих философских взаимоотношениях с западной философской мыслью, прежде всего с немецкой классической философией. Причем понять, адекватно оценить сложное философское творчество мыслителя можно, по нашему мнению, поняв его взаимоотношения с этой философией.

У Н.Н. Страхова было религиозное начальное образование, а высшее он получил, закончив естественнонаучное отделение Главного педагогического института в Петербурге. Затем он занимается самообразованием в области философии, очень серьезно изучая работы представителей, прежде всего немецкой классической философии, хотя во время его вступления в литературную деятельность (конец 50-х - начало 60-х гг.) в России большой популярностью начинает пользоваться позитивизм, вульгарный материализм. Следует отметить, что сам себя Страхов оценивал как гегельянца, что, с нашей точки зрения, постоянно вводило в заблуждение отечественных историков философии, которые, следуя самооценке мыслителя, зачисляли его в последователи философии Гегеля. Данная ошибка являлась следствием недостаточного знакомства со Страховым как философом. В данном случае самооценке не следовало бы доверять.

В первой серьезной философской работе, статье "Значение гегелевой философии в настоящее время", опубликованной в 1860 году, Страхов очень высоко оценивает философию Гегеля, его систему и метод. Им дается общая характеристика современного состояния философии в Европе, констатируется кризис Западной философии. Кризисное состояние философской мысли объясняется русским мыслителем тем, что западные философы отказались от философии Гегеля как устаревшей, ибо не поняли ее и "кинулись искать новую философию". Этой новой философией, которая стала весьма популярной, указывает Страхов, оказалась философия Фохта, Бюхнера, Молешотта. Отечественный мыслитель обнаруживает хорошее знание современной ему немецкой философии; им констатируется наличие в ней разнообразных, даже противоположных учений. Он отмечает, что процветает школа Гербарта, есть новошеллингианцы, неокантианцы, фейербахианцы и пр. Оценивая их, Страхов выражает убеждение, что ни одно новейшее философское учение не обещает великого будущего, все они, по верному его заключению, - результат разложения гегельянства. В анализе современной ему западной философии Страховым делается вывод, что пока у Гегеля нет наследников, и для преодоления кризиса философской мысли предлагает вернуться к его учению, ибо будущее философии связывается им с возрождением гегелевского учения. Он считает, что этот возврат намечается в немецкой философии в лице Куно Фишера.

Самая высокая оценка дается Страховым как историком философии философской системе, созданной Гегелем. По его мнению, Гегель создал философию как науку, причем Страхов навсегда принимает идею немецкого философа, что философия - наука наук. Гегелевская философия, по Страхову, соответствует всем требованиям философской науки. Обосновывая в этой ранней работе единство философии и естествознания, необходимость для натуралистов знать философию, отечественный мыслитель справедливо советует в целях овладения культурой оперирования понятиями обратиться к трудам Гегеля, ибо, по его мнению, глубокомысленнее, всестороннее и прозрачнее трудно изложить значение и взаимное отношение категорий.

Заслугой Страхова было то, что в то время как философия Гегеля забывалась, недооценивалась, во время популярности позитивизма с его негативизмом по отношению к философии, он противостоял позитивистскому поветрию, распространению вульгарного материализма, очень высоко оценил гегелевский вклад в развитие философской мысли человечества. Однако Страхов не стал эпигоном Гегеля, из гегелевской философии брал только то, что соответствовало его воззрению. Точно так же он поступал по отношению и к другим западноевропейским мыслителям. Причем те моменты в философии великого Гегеля, с которыми русский философ был не согласен, им не критиковались, а замалчивались. Так, например, диалектическая идея развития, примененная к анализу исторического процесса, вела к представлению об истории как едином закономерном историческом процессе, что было неприемлемо для Страхова. Далее, при причислении себя к сторонникам гегелевского метода диалектика тем не менее понималась Страховым по-своему. Он не принял гегелевского учения о единстве и борьбе противоположностей, фактически не применяет и других законов диалектического мышления, разработанных Гегелем.

При избирательном, самостоятельном отношении к учениям выдающихся западноевропейских мыслителей возникает имеющее самобытные черты миросозерцание Н.Н. Страхова, которое, на наш взгляд, может быть охарактеризовано как органицизм. "Органическое понимание вещей" ученый пытался провести во всех сферах исследования, которыми он занимался.

Анализируя, истоки органического подхода, пытаясь обосновать органицизм, он настаивает на том, что органические категории, которые он противопоставляет механическим, появились из немецкого идеализма. С этим, безусловно, можно согласиться. Гегелю, по его мнению, принадлежит органическое понимание самой философии, историко-философского процесса, в котором развитие мысли у Гегеля есть органический процесс. Это понимание, настаивал Страхов, следует перенести на другие сферы действительности. Примечательно, что такое видение историко-философского процесса отечественный мыслитель называет не диалектическим, а органическим. Развитие трактуется русским мыслителем как органический процесс самосовершенствования, саморазвития, переход от низшего к высшему, где низшая ступень производит из себя высшую; причем, оно рассматривается по аналогии с развитием организма как эволюция, развертывание внутренней сущности, ядра, исходной основы предмета, явления. Мыслитель согласен с Гегелем, что развитие - необходимый, имманентный процесс.

Страхов видит положительную сторону органического понимания действительности в том, что оно лишено односторонности в отличие от ходячих представлений о социальном развитии как прямолинейном прогрессе. Как и организм, по мнению Страхова, любые органические, т.е. целостные, образования зарождаются, переживают период расцвета, упадка, гибели. Они заражаются, болеют, вырождаются, выздоравливают. Отметим, что мыслитель, знакомый с гегелевской диалектикой понятий, как бы не замечает, что, с точки зрения диалектики, понятие "прогресс" внутренне противоречиво, не предполагает прямолинейного развития. Он сам не раз писал, что категории, понятия не виноваты в том, что их дурно применяют.

Считая себя гегельянцем, Страхов проводит мысль, что органицизм возникает в гегелевской философии, однако, в действительности принципы органицизма формируются в работах Лейбница и Шеллинга. В философском творчестве Страхова присутствует, прежде всего, иногда прямо, иногда косвенно влияние идей натурфилософии Шеллинга, хотя имя данного немецкого ученого Страховым почти не упоминается, отсутствуют ссылки на его работы и идеи. Однако следует заметить, что Страхов не первый в России представляет органицистскую натурфилософию, им продолжается работа, начатая Д. Велланским, М. Павловым, А. Галичем. Влияние Шеллинга весьма чувствуется в его ранней работе 1865 года - "О методе естественных наук и значении их в общем образовании", она содержит прямые ссылки на данного философа. Книга представляла сборник статей, опубликованных ранее в журналах. Русский ученый обращается к авторитету Шеллинга, обосновывая идею взаимосвязи эмпирического и теоретического уровней исследования в естественнонаучном познании. Он подхватывает универсалистскую установку, характерную для натурфилософии немецкого ученого, его принцип единства в многообразии природы. Причем, если философия природы Шеллинга носила умозрительный характер, то уже в первых работах русского мыслителя, имевшего естественнонаучное образование, следившего за новейшими открытиями в естествознании, можно увидеть не только объективный анализ современного ему состояния естественных наук, обоснование необходимости единства философии и естествознания, других принципов, входящих в современную методологию научного познания, но и попытку разработки конкретно-научных методов, например, классификации фактов. Констатируя господство эмпиризма, указывая на его ограниченность, Страхов делает, на наш взгляд, важный вывод: современное естествознание переходит, должно перейти, на новый этап - осмысления, обобщения фактов. Через всю жизнь он пронес замысел, на который его "вдохновили" работы раннего Шеллинга - создать единую систему природы.

Позже используя органический подход, Страхов много сделал для дальнейшего развития методологии науки, в критике господствовавшего в его время механицизма, редукционизма в естествознании. Опираясь на наиболее плодотворные идеи шеллингианства, отечественный философ представляет мир как целостный, живой организм. В качестве такового мир, по его мнению, является иерархическим, гармоническим образованием, в котором все взаимосвязано. Им настойчиво проводилась идея единства живой и неживой природы. Механистическую картину мира он предлагал заменить динамической, следуя идее Шеллинга, что природа не продукт, а продуктивность. Развивая идеи органицизма, в своей антропологии Страхов настаивал на том, что человек находится на вершине мировой иерархии, что он центр мира.

Отмечая воздействие на страховское философское творчество идей Шеллинга и Гегеля, необходимо отметить, хотя и ограниченное, влияние Фихте, к идеям которого русский мыслитель также подходил избирательно. В книге "Философия Фихте в России", вышедшей в 2000г., указывается, что Страхов начал свою деятельность с увлечения Гегелем, (с чем можно согласиться), но интерпретировал гегелевскую систему своеобразно, "сведя ее к чистому мистицизму". С последней оценкой согласиться невозможно, если иметь в виду творчество петербургского Н.Н. Страхова. Но, если учесть, что в библиографическом указателе издания приведена работа "Очерк по истории философии" (Харьков, 1907.) полного тезки, младшего современника Н.Н. Страхова, преподавателя Харьковского духовного училища, то такая оценка правомерна. В очередной раз произошла путаница работ двух Страховых. Обычно работы малоизвестного харьковского автора приписывают петербургскому Страхову. Вероятно, поэтому и тема взаимоотношения творчества Фихте и Страхова не получила в названном издании освещения.

Влияние фихтеанских идей ощутимо в ранней статье Н.Н. Страхова, являющейся критическим анализом работы П. Лаврова "Очерки вопросов практической философии" (журнал "Светоч". 1860. №7). В статье отсутствуют ссылки на каких-либо авторов, к чьим идеям обращается Страхов, но, по нашему мнению, таким автором является Фихте. В пользу такого вывода говорит сравнительный анализ. Идее Лаврова, что основным побудительным мотивом деятельности личности является стремление к наслаждению, Страхов противопоставляет идею человека "свободного", "волящего". Человек, пишет Страхов, прежде всего, есть существо свободное, он хочет действовать совершенно самостоятельно и потому не покоряется ничему, даже наслаждению, стремится стать выше всех этих побуждений и достигнуть чистого самоопределения. Воля подчиняется только одному - именно идее своей свободы, идее неподчинения, самобытного и сознательного самоопределения. Думается сходство с представлениями Фихте несомненно.

Как известно, И.Г. Фихте закон автономии воли сделал исходным и конечным пунктом своей философской системы. Причем воля, согласно немецкому философу, "есть цель для себя самой", она по своей сущности изначально свободна. Страхов также трактует волю как цель для себя самой. Однако Фихте, понимая диалектику "свободы от" и "свободы для", осознает, что содержание деятельности такого человека определяется его произволом, он оказывается вне морали. Максима такой личности - неограниченное и беззаконное господство над всем, что вне меня. По Фихте, для того, чтобы воля стала истинно свободной, необходимо, и это - самое главное, подчинить саму свою волю нравственному закону, иначе внеморальная воля окажется злой. Таким образом, мы можем констатировать, анализируя нравственную философию Фихте и текст статьи Страхова, что русский мыслитель заимствует у немецкого философа идею самодостаточной воли, являющейся целью для себя самой, воли, которая хочет только хотеть и господствовать. Страхов почему-то останавливается именно на этой идее в отличие от Фихте, который в этике ведет человека к подчинению нравственному закону. Возможно, это произошло потому, что Страховым не была понята и принята диалектика "свободы от" и "свободы для"; возможно, он не уловил различия между идеей самостоятельности и идеей самозаконности воли; возможно, он считал, что противопоставить фаталистическим системам реализма можно только такую трактовку свободы. Однако никакой аргументации, рефлексии по этому поводу им представлено не было. Тем не менее, начинающий отечественный философ, на наш взгляд, оказываясь не очень последовательным, на утверждении человека как существа волящего не останавливается и обращается к представлению, что человек - мыслящее существо. Данная идея так же присутствует в философии немецкого ученого.

В работе "Основные черты современной эпохи" Фихте высказывает мысль, что истинно свободным будет только такой принцип жизни, при котором индивид приносит "свою личную жизнь в жертву рода". Жизнь рода проявляется в сознании, "становится силою и страстью в жизни индивида" посредством идеи. Таким образом, по Фихте, поведение социального индивида определяется идеей. В качестве идеала Фихте утверждает принцип свободной жизни, который состоит в том, чтобы каждый посвящал свою личную жизнь, все ее силы и все ее наслаждения идеям. Страхов вслед за Фихте в рассматриваемой статье высказывает мысль, что "истинным двигателем истинно человеческой деятельности" для человека как разумного мыслящего существа всегда были и будут "идеи". Служение идее, по Страхову, - средство избежать себялюбия, ибо означает подчинение своей собственной природы природе идеи. Страховым термин "идея" не проясняется. И Лавров, отвечая на критику, обращает внимание на неясность смысла термина, пытается его эксплицировать. Будучи, видимо, знаком с работой Страхова о гегелевской философии, в которой автор причисляет себя к гегельянцам, Лавров предполагает, что идея у его оппонента понимается как единство понятия и действительности. Вместе с тем, следует заметить, что Лавровым в связи с рассматриваемыми вопросами ставится под сомнение гегельянская правоверность Страхова. Сомнение совершенно правомерно, тут Лавров прав. Однако мы пришли к выводу, что Лавров не прав, ища источник мысли о роли идей в гегельянстве своего критика. Ответить на вопрос, что понимается Страховым под "идеями", можно только правильно поняв, под влиянием чьего философского учения написана критическая статья в "Светоче". Все становится на свои места, если исходить из того, что начинающий автор не совсем самостоятелен и испытывает сильное влияние Фихте. Мысль о том, что истинным двигателем деятельности человека как разумного существа являются идеи, почерпнута Страховым у данного немецкого мыслителя. Причем, фихтевская трактовка идеи и страховская не совпадают. У Фихте в работе "Основные черты современной эпохи" идеи носят не индивидуальный характер, а социальный, о чем говорит само название работы, у Страхова же речь идет о побудительных основаниях активности индивида, и идея понимается фактически как мысль, поставленная цель, которой следует человек.

Думается, что идеи, представленные Страховым в данной статье были восприняты Ф.М. Достоевским, который обратил внимание на данную статью и пригласил автора к сотрудничеству в открывавшемся журнале "Время". С этого момента началась тесная дружба Страхова и Достоевского, продолжавшаяся до 1874 года Но вопрос об идейном влиянии Страхова на Достоевского не является предметом данной работы.

Таким образом, можно сделать вывод, что творчество петербургского мыслителя Н.Н. Страхова развивалось в тесной связи с западноевропейской, прежде всего с немецкой классической, философией, причем, отечественный философ сохранил самобытность своего мировоззрения, развив вариант отечественного органицизма. Если искать однозначного определения его взглядов, исходя из его взаимоотношений с немецкой философией, то было бы правильнее назвать Страхова шеллингианцем.